В массовой культуре шрам сообщает зрителю, что перед ним злодей, тот, кто пережил страшное, и сам теперь сеет страх. «Шрам» у Льва из «Короля Льва», антагонисты бондианы, герои-диссиденты из боевиков и фантастики — все они «отмечены» внешне. И хотя последние годы тренд на «реальных» героев немного размывает эти стереотипы, в голове у большинства зрителей всё ещё прочно сидит формула: шрам = травма = зло.

А что, если этот шрам — не образ, не грим, а часть тела человека, который живёт рядом с вами? Кто-то прячет его, кто-то делает татуировку, кто-то говорит про него как про трофей. Мы собрали истории тех, для кого шрам — не метафора, а буквально отражение одного из этапов жизни.

Имена изменены — не потому что герои этого стесняются, а потому что пока мир всё ещё не умеет нормально воспринимать чужую кожу, не залезая под неё с вопросами.

Валерия, 26 лет, Таллинн

Шрам у меня на животе — полоса чуть ниже пупка, вертикальная, около 15 см. Я не скрываю его, но и не демонстрирую. Он остался после экстренной операции, которая буквально спасла мне жизнь, когда мне было 22. До этого я жила телом без отметин, не осознавая, насколько вообще может измениться ощущение от себя после больницы.

Первые полгода после выписки я не могла даже нормально смотреть на свой живот — он казался чужим. Потом начались попытки «сделать красиво»: кремы, лазер, макияж. Через год я поняла: ничего из этого не даст мне того, что я на самом деле ищу — возвращения в ту точку, где моего шрама не было. А туда дороги нет.

И с того момента я начала к нему привыкать. Сейчас он — просто часть меня. Я ношу бикини, хожу в баню, и если кто-то спросит, откуда у меня шрам, я не краснею. Но всё равно чувствую, как у некоторых взгляд становится «другим» — как будто я нарушаю правило тел «по умолчанию». Особенно это чувствуется в романтических отношениях. С одним человеком мне даже пришлось объяснять, что шрам — это не «триггер» и не «темная история», а просто след. Он не делает меня ни хуже, ни опаснее, ни сложнее. Он просто есть.

Даниил, 31 год, Нарва

У меня шрам на левой щеке. Не большой, но заметный — особенно зимой, когда кожа бледнее. Его я получил ещё в школе, на каникулах в деревне. Порез от разбитого стекла, зашивали без анестезии. Мне было 13, и тогда я чувствовал себя героем боевика. Потом — уродом.

Это удивительно, как с возрастом один и тот же шрам может проживать сто жизней. В старших классах я пытался прятать его челкой. В универе — стал отращивать бороду, чтобы отвлечь внимание. А потом одна девушка сказала мне, что ей это кажется «интимной» деталью. Её слова стали триггером, чтобы отпустить ситуацию.

Сейчас я фотограф. И иногда специально подчёркиваю шрамы — не свои, а моделей. Мне кажется, они добавляют «настоящести». Но в жизни — не всё так красиво. Люди любят говорить про «уникальность» и «харизму», пока это на картинке. Но на собеседовании или первом свидании всё равно замечаешь, как взгляд скользит по левой стороне лица чуть дольше, чем хотелось бы.

Ирина, 41 год, Таллинн

Мой шрам не виден окружающим — он идёт вдоль спины, под лопатками. Последствие долгой истории со сколиозом и двух операций. Я не вижу его сама, но ощущаю всегда — он тянет кожу, особенно на холоде. Я называю его шрамом-приветом из юности.

Я очень долго не носила купальники без спинки, избегала пляжей, саун. Боялась, что кто-то начнёт спрашивать. Было ощущение, что если я покажу эту часть себя, меня перестанут воспринимать как «женственную». Ужасно, конечно, но я не могла справиться с этим до 30.

А потом — вышла замуж. И это не история, где мужчина «исцелил», а история, где любовь к себе стала более весомой, чем чужие взгляды. Он всегда говорил, что этот шрам — как ракушка: признак выживания. Сейчас я тоже так думаю. Но я бы соврала, если бы сказала, что он не болит. Болит. Иногда физически, иногда эмоционально.

Александра, 28 лет

У меня шрам на лице, вдоль скулы, с правой стороны. Он не от аварии, не от нападения, не от болезни. Мне было десять, я упала на школьной лестнице, ударилась об металлический край перил — и вот он, привет из детства.

В подростковом возрасте он стал самым большим комплексом. Я ненавидела, когда люди смотрели чуть дольше обычного. Казалось, что они смотрят только на шрам. Не на меня — на линию, которая разделяла моё лицо на «нормальное» и «не такое».

Я пробовала его прятать — волосами, тональными средствами, фильтрами. Но чем больше прятала, тем меньше чувствовала себя живой. Как будто я каждый день пыталась замазать свою собственную историю.

Сейчас он всё так же со мной. Я не делала коррекцию. Наоборот — иногда подчеркиваю его хайлайтером, просто чтобы напомнить себе: это моё лицо. Моё. Полностью.

Шрам научил меня принимать несовершенство — и в себе, и в других. Он стал своего рода лакмусом: кто не может на него спокойно смотреть, тот не сможет и со мной быть рядом. И это удобно — сразу всё ясно.

Я не романтизирую его. Бывают дни, когда я злюсь. Но чаще — благодарю. За то, что он научил меня говорить: «Я красивая» — и верить в это.